Сказал

В самом центре двора, под густой липой стоял деревянный стол. Вокруг него на неотесанных лавках сидели пацаны и зачарованно слушали байки о зоне. Вор- рецидивист Серега Ханок по кличке Хан, ловко поигрывая новенькой колодой игральных карт, рассказывал о жизненно важных нюансах тюремных законов. Дворовая шпана любила матерого вора, так редко бывающего на воле. Прежде всего, за то, что он относился к четырнадцати-пятнадцатилетним пацанам, как равный к равным. Им нравилась его рассудительность и справедливость.
- А это правда, что за одно слово в тюрьме убить могут? – спросил Петька-Сопля, дождавшись паузы в монологе авторитета.
- Могут. И не только в тюрьме, на воле тоже. За сказанное всегда отвечать надо — серьезно ответил уличный наставник и добавил – Не может считать себя человеком, тот, кто безнаказанно дал унизить себя.
- Жестко – протянул Петька и задумчиво покачал головой. Все вокруг загалдели, наперебой высказывая свое собственное мнение на эту тему.
- А вот ты, Сашка, смог бы убить человека? – серьезно спросил Хан угрюмого и молчаливого крепыша. Прищурив левый глаз, парень по кличке Сафон надолго задумался, а потом уверенно сказал:
- Нехуй делать.
Услыхав такой ответ пятнадцатилетнего сопляка, пацаны дружно рассмеялись. И только два человека не улыбались, а внимательно посмотрели друг другу в глаза.
Сашка вообще редко улыбался. Хан с большим удивлением изучал бездонный взгляд Сафона. Он и раньше приглядывался к скрытному юнцу. Но сейчас ему стало ясно, какие мысли таятся в голове этого невзрачного паренька. Даже среди авторитетов Серега редко встречал такую силу. Он легко представил себе черную холодную пропасть, куда с легкостью мог провалиться Сафон и на мгновение его охватил ужас.
Сорок лет спустя…
По-стариковски шаркая шлепанцами, Александр Павлович зашел на кухню. Схватив со стола пачку сигарет, он с надеждой открыл ее. В ней было пусто. Смятая картонка полетела в открытую форточку. Курить захотелось еще сильнее. Сафон порылся в пепельнице, но в куче окурков ничего подходящего не оказалось.
- Край – зло прошептал он и поплелся в комнату. Со скрипом открыв дверку шифоньера, Сафон поискал в сложенном постельном белье хранившуюся там на черный день заначку. Не найдя ни одной купюры, он в недоумении почесал лысину и грустно сказал:
- А вот теперь, совсем край – и безвольно опустил руки.
Законной зарплаты ударник коммунистического труда не видал уже целых полгода. Последнее время ее или совсем не платили или выдавали никому не нужной фабричной продукцией.
Его однокомнатная квартира была заставлена громоздкими ящиками со спичками. Продать или обменять на что-либо это барахло было невозможно. Добрая половина жителей Западного микрорайона, где жил Сафон, так же как и он, всю жизнь отработала на «спичке».
Три месяца назад фабрику и вовсе закрыли. Пятидесятипятилетний упаковщик фанероспичечного комбината имени Луначарского стал совсем свободным. Будто и не было этих тридцати пяти лет, честно отданных родному предприятию.
- Не думал, что придется так унижаться. Торговать, что воровать – с кислой улыбкой подумал Александр Павлович и снова открыл шкаф. На старомодных деревянных плечиках висела верхняя одежда. Окинув взглядом небольшой свой гардероб: серый полушерстяной костюм-тройку, слегка обветшавшее драповое пальто, он вспоминал дорогие душе моменты… Вновь ощутил ту радость, которая обычно в советское время сопутствовала приобретению хорошей вещи.