Наталья Кобызова: – Городской сумасшедший. Молодой бунтарь. Обижается ли на такие характеристики наш сегодняшний гость, мы сегодня у него и узнаем. Здравствуйте! Это студия «Свободной прессы», и сегодня у нас свободный разговор с главой Российского студенческого союза, уполномоченным по делам студентов Артемом Хромовым. Артем, добрый день.
Артем Хромов: – Добрый день.
НК: – Насчет городского сумасшедшего. Вы не обижаетесь на журналистов за такие эпитеты?
АХ: – Это написало одно из изданий, которым я давал интервью. Я совершенно спокойно отношусь к таким наименованиям, потому что я – человек, который обладает чувством юмора. Меня это совершенно не задевает.
НК: – Для вас это даже комплимент.
АХ: – Я даже эту цитаты разместил у себя на социальной странице, и она многих посмешила.
НК: – У вас есть аккаунты в различных социальных сетях. На вашей странице «В Контакте» я прочитала: «Я не только попал на первую полосу «Коммерсанта», о чем мечтал со школьной скамьи, но и треть статьи – это моя прямая или косвенная речь». Для вас действительно очень важно быть на первой странице, с фотографиями, эти атрибуты узнаваемости?
АХ: – К любой медийности я уже давно отношусь очень спокойно. Я сам – журналист по образованию. Надо понимать, что это – определенная форма донесения информации и получение обратной реакции. Со школьных времен я очень любит газету «Коммерсант», для меня это был идеал газеты, я каждый день с утра ее читал. Я был очень удивлен, когда небольшое интервью состоялось с журналистом, которое в результате попало на первую полосу. Было очень интересно. Это попало на Первый канал. Для меня это было открытие. Это была передача желтого характера. Когда я попал на MTV, для меня это тоже был интересный опыт. Это очень интересная моя жизненная история.
НК: – Я понимаю этот восторг, еще нет привычки попадания туда, но, наверняка, еще выработается.
АХ: – Привычка уже есть давно. Я отношусь к этому очень спокойно. Многие копят страницы, журналы. У меня таких две. Я сохранил «Коммерсант» и одно периодическое издание журнала.
НК: – Прямо выразили, вклеили?
АХ: – Нет, они просто лежат у меня на полке вместе с другими газетами.
НК: – Вы их показываете, достаете?
АХ: – Нет, это просто для себя. Каждый человек проходит определенный этап. Каждый ведет свой личный журнал, дневник. Я тоже его веду, никому его не показываю. Жизнь меняется. Пройдет определенный период времени, будет что вспомнить. Я могу достать тот дневник и ту газету. Это для памяти.
НК: – Вы по-настоящему пишете в какой-то тетради? Или это электронное…
АХ: – Это электронная версия, я время от времени пишу. Не чтобы выразить эмоции, мне этого хватает в моей повседневной жизни. С тем, чтобы в будущем запечатлеть какие-то моменты, которые я сразу не вспомню, но которые потом оставят светлые чувства.
НК: – Вы карьерист?
АХ: – Нет, я не карьерист. Несмотря на то, что я в пиджаке.
НК: – Нередко студенческих карьеристов изображают как таких чистеньких мальчиков из богатых семей, которым скучно, и они решили таким вот образом развлечься, бороться с властью…
АХ: – Ну, или из бедных семей, которые пытаются добраться до куша.
НК: – Нет, как раз из богатеньких. Поговорим о них. Ваше заявление о том, что вы к нам придете пешком, разочаровало меня. Не дает повода поговорить о вашем материальном благополучии. Как вы относитесь к этим карикатурным изображениям студенческих активистов? И подходите ли вы под эти определения?
АХ: – Я спокойно отношусь к деятельности других студенческих лидеров. Мы достаточно жестко дискутируем. Мне просто очень не нравится, когда люди ради карьеры пытаются перешагнуть через чужие головы. Это очень печально, потому что они забывают о чужих интересах. Я начинал с политической уличной истории и участвовал в различных дискуссиях закрытого характера, ходил на разные акции протеста. В дальнейшем я развивался, эволюционировал. Теперь я смотрю на участие в политической деятельности как на возможность добиться перемен. Это главное. Никогда нельзя забывать о том, какую миссию ты перед собой несешь. В данном случае я занимаюсь вместе с ребятами из организации защитой прав и интересов студентов и аспирантов. Мы не на дюйм не должны отступить от их интересов: позиция в обществе по разным вопросам, распределение учащихся после окончания вуза, размер повышения стипендии. Они могут быть разными, главное – добиваться конкретного результата.
НК: – Другой цели у вас нет? Личной.
АХ: – Хоть я и молод, могу сказать, что жизнь очень сильно меня побросала в разные стороны. Как теперь повернется моя жизнь – я себе никаких рамок не ставлю.
НК: – Вы не предполагаете последствий своей нынешней деятельности?
АХ: – У меня есть заинтересованность. Я хочу развиваться. Мне, например, интересна политическая жизнь. В дальнейшем, в будущем я хотел бы участвовать в политике. И буду продолжать. Я считаю, что и сейчас я участвую. Конечно, со стороны общественности, но, все-таки, в политической борьбе. В это направление я очень хочу идти. Не хочу быть чиновников, бюрократом, серым пиджаком. Мне это совершенно неинтересно, мне даже это претит.
НК: – Всем молодым людям свойственно отрицание бюрократической системы.
АХ: – Молодым – да, но людям, задействованным в каких-либо движениях, зачастую свойственно желание обязательно иметь атрибуты власти. Носить какие-то значки, правильно причесываться…
НК: – Значка у вас нет.
АХ: – Значка у меня нет. Уже хорошо. У них… Постоянно подражать своим старшим товарищам, которые будут их тянуть по лестничной ветке.
НК: – Полтора года назад в интервью вы заявили, что не исключаете, что Союз ваш может в дальнейшем стать политической партией. Это было сказано полтора года назад. Что сейчас?
АХ: – Сейчас произошли определенные изменения, а именно политические реформы. Появились возможности для того, чтобы зарегистрировать партию. Но теперь возможности политической борьбы в большей степени сузились. Мы обсуждали эту возможность, мы не приняли это решение. Поэтому сейчас идет эта дискуссия. Есть идея создать политическую партию, которая жила бы своей жизнью, и отдельно была бы общественная организация, которая жила бы своей жизнью. Сейчас в обществе отношение к партиям достаточно скептическое. Сейчас, если мы будем другой юридической структурной единицей, мы отпугнем многих людей. Потому что, в сущности, мы как организация пытаемся объединить всех студентов, вне зависимости от того, как они относятся к власти, хорошо или плохо, в каких они партиях состоят. Это не имеет никакого значения. У нас есть наши программные цели, которые мы защищаем. Защита прав и интересов. Быть над этой схваткой.
НК: – Вы наверняка сотрудничаете по разным вопросам с разными политическими организациями. Какие политические организации идут с вами на контакт?
АХ: – Мы пытаемся сотрудничать с органами власти и с политическими партиями парламентской и внесистемной оппозиции. Каждая из них имеет определенные возможности для принятия решений и определенные настроения.
НК: – Насколько тесно это сотрудничество?
АХ: – Достаточно локально, по конкретным поводам. У нас не выстроена никакая модель включения гражданских организаций в принятие решений. Мы можем выполнять только определенную функцию экспертной площадки. В качестве людей, которые могут выражать какую-то точку зрения.
НК: – Насколько прислушиваются к вам как к экспертам?
АХ: – Это сложно оценить. Даже наши парламентские партии говорят, что они оппозиционные. Что они выступают с законными проектами, и в дальнейшем партия власти их переписывает и выдает за свои. И сейчас приняли правило о том, что ректоры вузов должны отчитываться. Мы требовали это еще два года назад, и проводили уличные мероприятия. Согласно новому закону об образовании, все вузы будут теперь обязаны вывешивать статьи расхода-дохода в учебных заведениях на своих сайтах. Мы этого добивались два года назад. Видимо, где-то эхо отдается.
НК: – Рас уж заговорили о расходах-доходах ректоров наших крупных вузов. Я посмотрела, они уже начали вывешивать. Вас возмущает доход некоторых ректоров. В чем подоплека вашего возмущения?
АХ: – До того, как эта информация была опубликована на сайте Министерства образования, мы первыми опубликовали ее у себя.
НК: – Какую информацию вы опубликовали у себя? Именно сведения о доходах и расходах?
АХ: – Сведения о доходах ректоров, которые некоторые из них вывесили на сайт раньше всех. Некоторые являются по совместительству депутатами органов власти, поэтому они были обязаны раньше опубликовать. Ректор Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения. Он заработал 71 миллион рублей за прошлый год. Ректор Дальневосточного государственного университета за прошлый год заработал 15 миллионов 200 тысяч рублей. При этом за прошлый год президент и премьер вместе взятые заработали 11 миллионов 800 тысяч рублей.
НК: – Так что вас возмущает? То, что президент и премьер заработали мало, или то, что ректор заработал много?
АХ: – Я вам ответил на этот вопрос, просто перечислив эти факты. Мы, когда выступили с этими данными, мы просто разместили эти данные. Никаких комментариев с нашей стороны не было. Я считаю, что, конечно, не надо заниматься популизмом и требовать, чтобы зарплата ректора была, как зарплата студента. Не надо говорить о том, что они должны получать не больше, чем педагог со средней ставкой. Они должны получать крупную зарплату, как хозяйственники, как директора крупных предприятий. Но надо учитывать, что у нас стипендия ниже прожиточного минимума, базовая ставка не дотягивает до 1500 рублей. Средняя зарплата педагога, как сейчас официально говорят, чуть больше 26 тысяч рублей. Надо помнить об этих фактах. Чего мы добивались и что реализовано? Зарплата вывешивается, скоро будут и расходы учебных заведений вывешиваться. Теперь каждая студенческая организация вуза, профессорско-преподавательский профсоюз, академическая гражданская общественность может проверить эти факты. Если они этим недовольны, они могут выражать свою позицию. Главное этого добиться. Это должно решаться в каждом учебном заведении.
НК: – Вы сказали уже о размере зарплаты учителей, и о размере стипендии. Стипендия аспиранта какова? Вы же сейчас являетесь аспирантом?
АХ: – Нет, я уже выпустился.
НК: – Сколько тогда была стипендия?
АХ: – Около полутора тысяч рублей.
НК: – Как вы умудрялись прожить на эту стипендию?
АХ: – Уже тогда я был в организации. Есть ставка, зарплата, которую я ежемесячно получаю. Мы привлекаем эти средства за счет частных пожертвований. У нас нет государственных инвестиций, потому что у нас годы не было юридического существования организации, поэтому мы не можем участвовать в грантах. Сейчас мы подаем заявку. И вторая история связана с тем, что мы не получаем никаких западных ресурсов. Нам сейчас помогают существовать частные взносы. Мы хотим перестраивать модель, переходить на членские взносы, мы хотим участвовать в грантах различного уровня.
НК: – Сколько у вас членов вашей организации?
АХ: – Мы судим по количеству заявок, которые к нам приходят в электронном или письменном виде. В основном они поступают дистанционно. Они сейчас составляют около 14 тысяч.
НК: – Вы себя считаете интеллигентным человеком?
АХ: – Я не считаю себя интеллектуалом. Я считаю себя корректным человеком.
НК: – Я спросила про интеллигентность.
АХ: – Отношу ли я себя к интеллигенции?
НК: – Считаете ли вы себя интеллигентом.
АХ: – Да, считаю.
НК: – В чем разница между интеллигентным человеком и не интеллигентным?
АХ: – Я бы разделил так: неинтеллигентный человек, интеллигентный человек и интеллектуал. Интеллектуал – образованный, умный, талантливый, одаренный человек, которых у нас в стране очень мало. Интеллигентный человек, мне кажется – это определенные правила поведения, общественные нормы, которые приняты как законом, так и устоями. Неинтеллигентный человек – тот, кто пытается их нарушать.
НК: – Новость последних часов. Матвиенко заявила, что только знатока зарубежной и отечественной истории можно назвать интеллигентным и образованным человеком и предложила сделать ЕГЭ по истории обязательным. Как вы относитесь к этой инициативе?
АХ: – Эта идея уже неоднократно обсуждалась, многие ее предлагали. Мне кажется справедливым сделать обязательным ЕГЭ по иностранному языку. Сейчас очень важно, чтобы люди умели говорить на иностранных языках. Эта тема требует дополнительной дискуссии. У меня нет пока ответа на этот вопрос. Все выступают с разными предложениями, они дискутируются.
НК: – В то же время вы достаточно неоднозначно относитесь к самой системе ЕГЭ.
АХ: – Неоднозначно. Но знаете, нет идеальной модели сдачи экзамена.
НК: – Есть часть людей, которые категорически не приемлют ЕГЭ как форму экзамена.
АХ: – А есть те, которые считают, что это идеальная модель. Я говорю о том, что нет идеальной модели экзамена. Вопрос в том, как власть ставит перед собой задачу сделать ее наименее коррупционной. Я помню классическую систему поступления в вузе. Я при ней сдавал. При мне – вспомним того, кто ЕГЭ за школьников сдавал, – молодого человека выгнали за то, что он сдавал по чужому паспорту. Грубо говоря, он спалился с тем, что не знал своего адреса проживания. Иначе он бы написал эту работу. Я прекрасно помню, как ребята на первых курсах по глупости хвастались, что они поступили по блату или за деньги. Сегодня система ЕГЭ просто привела к тому, что деньги стали перераспределяться от преподавателей, которые на этом зарабатывали, помогали поступить, к чиновникам, что даже хуже.
НК: – Вы громче всех заявляете, что, например, в сливе ответов ЕГЭ виноваты именно чиновники.
АХ: – Да. И в этой связи очень важно добиться нескольких результатов. Я считаю, что ее можно модернизировать, потому что она дает мобильность поступления абитуриентов из разных уголков страны. Прошлая система этого не могла дать, это правда. А коррупция не решена. И качество образования подорвано. Есть конкретные предложения. Первое – все-таки отвязать эту систему от отчетности губернаторов, которые, согласно указу президента, это делают. Это приводит к тому, что они устраивают социалистические гонки. Вторая история связана с тем, что у нас школьников натаскивают. Заявления чиновников о том, что это делают только в плохих школах – бред. Это делают в большинстве школ. Или вы вводите эту модель в большинстве школ, или тогда у вас плохи школы, или родители, директора, учителя. Здесь очень важно сделать так, чтобы у нас учитывался аттестат. Среднестатистический балл, или балл по разным предметам – это можно уже додумать. Но это должно быть. В-третьих, очень важно сделать, чтобы у нас сдавались, как раньше было – и письменный, и устный экзамен. Это может быть тестовая форма, это сочинение, это устный, например, по иностранному или истории, что, мне кажется, тоже логично. В-четвертых, очень важно побороть коррупцию. Здесь мы говорим: у нас были результаты контрольно-измерительных материалов накануне экзаменов по русскому и по математике. Мы их получили бесплатно от нескольких источников. Мы были уверены, что они правильные. Поэтому заявление от Рособлнадзора о том, что утечки идут с Дальнего Востока – это вообще не так, потому что они различаются по территориальному признаку, и в Центральном федеральном округе ответы были другие, – эти заявления во многом не соответствуют действительности. Заявляют о том, что абитуриенты списывают, и их надо наказывать. Это надо делать, но они не первые виновники. Виноваты чиновники, которые сегодня просто зарабатывают на этом кэш. Сам министр образования заявил о том, что черный рынок он оценивает в несколько миллиардов рублей. Мы дождемся наказания чиновников, или у нас будут отстреливать абитуриентов, которые выкладывают ответы в публичное пространство? Теперь все обмениваются этими данными не на публичных страницах, они просто присылают их во внутренней переписке, которую вы проверить никак не можете.
НК: – Артем Хромов как уполномоченный студенчества – насколько влиятельная сейчас фигура?
АХ: – Выборы состоялись в конце прошлого года. Я на них победил по итогам интернет-голосования. В начале этого года меня назначили уполномоченным, хотя подчеркнули, что я сложный партнер. Прошло уже несколько месяцев. За это время мне обещали, что будет и финансовое обеспечение деятельности, и административное, чтобы я мог на хорошем уровне решать проблемы.
НК: – Что конкретно вам обещали?
АХ: – Речь конкретно шла о финансовом обеспечении, это предполагалось, конечно, аппарат, нужны юристы, чтобы они этим занимались. О помещении, дополнительные командировочные, и так далее. Речь шла об административных полномочиях с тем, чтобы я мог прийти в любой вуз и мог разгребать ямы. Проблемы. На текущий момент у нас продолжается диалог с министерством, могу сказать, что пока что он находится в стадии развития. Сейчас мячик на стороне министерства.
НК: – Как вы думаете, этот вопрос будет решен, или вы так и останетесь марионеточной фигурой?
АХ: – Я не марионеточная фигура. На данный момент это определенный статус, наименование. Мне обещали определенные возможности, без этих полномочий я не могу быть уполномоченным. Я сделал определенное обещание, когда избирался. Я это публично произнес. Я должен отвечать за свои слова. Я не могу этого выполнить, пока у меня не будет этих возможностей. На текущий момент я держу паузу. Это во многом связано с бюрократическими проволочками. Прошу не обижаться студентов, которые думают, что я забил на свои обещания.
НК: – Предполагая реакцию некоторых студентов на сказанное вами, о том, что спихнул, вроде как, всю ответственность на Министерство образования. Не моя вина в том, что я ничего не делаю…
АХ: – Я делаю. Я делаю в рамках общественной организации. Российский студенческий союз. Это мой долг. То, чем мы занимаемся в рамках общественного движения – это то, чем мы можем заниматься, чем хотим заниматься.
НК: – Я хочу поговорить о времени вашего назначения. Оно очень удачно совпало с локальной забастовкой студентов РГТУ. Не найдя никакой поддержки, в том числе, и со стороны большого студенческого сообщества, она сошла на нет. И тут вдруг по счастливому стечению обстоятельств вы стали уполномоченным по делам студентов, оказались призваны решать все эти вопросы, в том числе о недовольстве студентов.
АХ: – Выборы состоялись гораздо позже. Планировались они раньше. Мониторинг эффективности вузов, который проводит министерство. Первые, кто его опубликовал – мы. Мы его вывесили и сделали публичным. Министерство на следующий день внепланово провело пресс-конференцию, на которой рассказали о результатах, с тем, чтобы сделать определенные акценты, которые им кажутся правильными. После того, как началась реорганизация, начались недовольства. Мы, как раз, поддержали ребят в Тамбове, где присоединяли Тамбовский государственный технический университет к Тамбовскому государственному университету. При нашей поддержке там прошла организованная акция, в которой приняли участие 1000 человек. Ни одна партия не проводила такой акции. Шествие и митинг. Студенты вышли, хотя им говорили, что будут санкции. Из преподавателей никто не пришел, никто их не поддержал. В результате удалось добиться того, что Министерство согласилось встретиться со студентами, они встретились и договорились о том, что если конференция проголосует против, то Министерство примет такое решение. Могу сказать так, что конференция, студентам удалось добиться, прошла закрыто. И проголосовало 97% против. И решение, все-таки, было отменено, хотя многие, по моей информации, говорили министру, что не надо отменять, иначе пройдет целая череда волнений. Там было замешано много политический сил, и она оказалась политизированной. Там обсуждались совершенно разные возможности деятельности. Прошла встреча с людьми из Министерства, по старой схеме, потому что я думал, что можно повторить историю ТГТУ. Но во время дискуссии, которая прошла в вузе, все-таки, приняли решение не проводить встречу, а продолжать забастовку. Но в этот же день вечером решили приостановить, потому что ректор выступил против. Студенты были против.
НК: – На мой взгляд, студенчество страдает сейчас политической апатией. Это так?
АХ: – Всем нравится больше обсуждать котят, чем участвовать в движении. После решений проблемы тоже наступает апатия – не хотят вступаться за других.
НК: – Откуда эта апатия у молодых людей? Они родились и выросли в новой России.
АХ: – Недостаточно возможностей участвовать в политической жизни. Гражданские движения развиваются, но у них недостаточно возможностей.
НК: – Во Франции в 68 году в итоге сменилось правительство.
АХ: – Сейчас что-то подобное происходит во многих странах.
НК: – Вы могли бы стать вождем такого студенческого движения в общероссийском масштабе?
АХ: – Я не питаю надежд, что что-то такое произойдет. Должно быть много центров силы.
НК: – Вы не хотите вступить в «Общероссийский народный фронт»? Туда сейчас всех заманивают.
АХ: – Нас не заманивают.
НК: – С вашего сайта. Одно из направлений вашей деятельности – это правовая поддержка студентов и аспирантов высших учебных заведений. Есть вопрос от нашей читательницы. «Недавно у меня возникли проблемы с учебной частью. Но я не могу найти ни ваш сайт, куда я могу обратиться со своей проблемой, ни адрес приемной. Подскажите эти адреса. Если их нет, то возникает вопрос – не стала ли ваша должность очередной ширмой нашего правительства с целью не решать проблемы, а отвлекать от них внимание».
АХ: – Наберите «Российский студенческий союз» в гугле или яндексе. Мы постараемся решить все проблемы, как можем.
НК: – Как вы оцениваете положение иностранных студентов у нас в стране?
АХ: – Достаточно печально. К нам очень мало едет иностранных студентов.
НК: – Именно поэтому вы сказали, что увеличивается квота бюджетных мест для иностранных студентов?
АХ: – Да. Дело в том, что у нас сейчас учатся 150 тысяч иностранных студентов. Это 3% от общего количества учащихся вузов. В советское время таких было 10-12%. Сейчас хотят к 2018 году довести до 10%. В данном случае, конечно, очень важно, чтобы к нам приезжали студенты. Причем, именно не только из постсоветских стран или Африки, но и из Европы.
НК: – А вы бы хотели получить образование где-нибудь за рубежом?
АХ: – Почему нет? Да, хотел бы. У меня сейчас просто нет таких возможностей.
НК: – Если бы у вас была такая возможность, в какой вуз вы бы поехали?
АХ: – Не задумывался. Я выбирал бы какой-то определенно специальности, исходя из будущей жизнедеятельности. Ехать туда получать образование для того, чтобы продолжить жизнь общественника – это только разорвет мои рамки жизненные.
НК: – Я так понимаю, у вас нет выбора, где жить, в другой стране или в России.
АХ: – Я хочу жить в России. И это не популизм и не квасной патриотизм. Я хочу жить в России. Я люблю и тихие места, и шум большого города, хотя и от него устаю.
НК: – Вопрос от читателя. У нашего образования сохраняется советский принцип: забудь все, чему вас учили в школе, – в вузе. Причем теперь он еще идет дальше: на ЕГЭ от школьников требуют знаний на вузовском уровне. Есть ли у вашего Союза задача бороться с этим явлением?
АХ: – А когда ты устраиваешься на работу, у нас говорят – забудь все, что ты учил в вузе, работай. Это связано с тем, что у нас должно даваться общее фундаментальное образование, но любое учебное заведение, говоря о западных моделях, должны взаимодействовать с конкретными структурами, государственными и частными. У нас это не выстроено.
НК: – Как вы относитесь к борьбе с плагиатом депутатов и чиновников?
АХ: – Прекрасно отношусь.
НК: – Госдума уже одобрила, кажется, в первом чтении проверку учащихся на наркотики. Ваше отношение к этому законопроекту?
АХ: – Мы сразу заявили: депутаты и чиновники должны первыми пройти тест на наркотики обязательно. Они не хотят. Что вы студентам навязываете, если вы сами не хотите пройти тест на наркотики?
АХ: – Я не женат. Так жизнь пока сложилась. Я очень много отдаю работе. И пока просто не хочу. Я решу жениться, если захочу завести детей. Считаю, что пока не могу и не считаю нужным заводить детей. Влюблюсь – женюсь.
